К этому рассказу, которому даже не 10, а скоро все 12 лет, даже предисловия никакие не пишутся. Читайте уж так.
[B]ЦЫСЯ[/B]
- Она где-то гадит, - убежденно заявил дедушка Рома, выпив положенный ему настой из целебных трав, который бабушка Маша готовила каждое утро, и вытирая чистым носовым платком седые усы.
- Она где-то гадит, говорю я вам, - повторил он негромко, но очень настойчиво, как умеют только старые люди, которые знают, что если их не услышат сейчас, то, возможно, не услышат никогда.
- И она съела мой красный платочек, - поддержала его внучка Леночка, пятилетнее создание с тощей белой косицей и ярко-зелеными глазами, обещавшими их обладательнице блестящее будущее лет через десять.
Бабушка Маша, помешивавшая овсяную кашу в синей кастрюльке, с последней версией была явно не согласна:
- Леночка, этого не может быть, зачем ты выдумываешь? Кошки не едят платочки.
- А я видела, - настаивала Леночка, - и вовсе я не выдумываю.
Затем она надулась и убежала. Бабушка усмехнулась.
- Потеряла на прогулке в саду свой платочек, а на кошку сваливает.
- Да ладно, - вступил в разговор Олег Романович, Леночкин папа, - сейчас не это главное. С кошкой надо что-то делать.
- Правда, завели на свою голову, - поддакнула его жена Люба.
- Ты завела-то, - упрекнул ее муж.
- Кто же знал, - оправдывалась Люба. - Я думала, она нормальная, а не то, что...
В этот момент в кухню, залитую слепящим летним солнцем, вошла кошка. Несмотря на свои ординарные размеры и ничем не выделяющийся окрас - она была просто серой кошкой с белыми пятнами на грудке и круглых аккуратных лапах - ее появление ощущалось так же незамедлительно, как и любого члена семьи. Какие-то невидимые флюиды, ею испускаемые, заставляли мгновенно оборачиваться и приветствовать ее появление, словно она была не кошка, а королева.
Люба, принесшая четыре месяца назад полузамерзшего, всем телом вздрагивавшего
котеночка, не могла предположить, какой вредный, неблагодарный характер окажется у приемыша. Цыся - так ее назвала Леночка, за что два дня была склоняема за ужином ("Неужели хотя бы назвать нельзя было по-человечески?" - "А она не человек, она кисонька!") - так вот, кисонька Цыся сама определяла свой рацион.
Бабушка Маша покупала в "Диете" свежую рыбу и выдавала ее маленькими порциями. Цыся съедала очередную порцию с видом царственной особы, находящейся в длительном изгнании, после чего прыгала на холодильник выслеживать дичь. Дичью было мясо, фарш, сосиски - все, что бабушка Маша готовила на обед для своей большой дружной семьи. Результаты Цысиной охоты были неизменно удачны для нее и плачевны для остальных. Как-то, поупражнявшись в заглатывании больших кусков недели две, она оставила без ужина все семейство.
Но самое удивительное состояло даже не в этой потрясающей прожорливости.
Когда Олег Романович, разъяренный, ворвался в кабинет, где киска преспокойно
заканчивала умываться после столь обильного приема пищи, и не своим голосом
вскричал:
- Где это животное?!! Я у-удавлю его! - то Цыся даже не шелохнулась. Олег Романович приблизился и попытался схватить ее за шиворот, чтобы задать ей хорошую встряску - но рука его была самым банальным приемом отброшена назад, после чего он, естественно, взвыл от боли.
- Ых-х-х! - вскричал глава семейства. - Ах, ты... ах ты... Тварь ненасытная,
наглая... шку-у-ура!
И схватив первое, что попалось под руку, а именно трость дедушки Ромы, он
принялся как попало тыкать ею в сытую Цысю, надеясь таким образом пронять ее
олимпийское спокойствие. Но просчитался.
Кошка пару раз увернулась от надвигающегося резинового набалдашника, а затем
вспрыгнула на письменный стол. Олег Романович похолодел: на столе, готовый к
печати, лежал его собственный труд под названием "Ядохимикаты Нечерноземья: опыт применения в прибрежной полосе Мурманской области", а в опасной близости от труда стоял стакан с алым клубничным соком. Клубника поспела два дня тому назад. Довезти ее с дачи без потерь не удалось, и помятые, но замечательно вкусные ягоды бабушка Маша сложила в соковыжималку. Теперь Олег Романович был близок к тому, чтобы лишиться и сока, и первой публикации своей научной работы.
- О-оо... - только и смог сказать он, глядя на томительно медленное движение
серебристо-серой Цысиной лапки, явно направленное к стакану. - О-оо... не
надо... Цыся, Цы-ыысенька! Дорогая, я умоляю тебя-а...
Стоны его привлекли внимание проходившей мимо жены Любы, и она заглянула в
комнату.
- Что тут... - начала она - и осеклась, в секунду оценив опасность положения.
"Плохо то, - неожиданно для самой себя подумала она, - что мы оба от нее слишком далеко. Грохнет она этот стакан на Олежкину статью как пить дать... а это почти развод..."
- Цыс-ссенька, - зашептала она, - Цыс-сся, иди ко мне, кисонька, иди сюда, моя золотая...
Но кошка сидела неподвижно, глядя прямо перед собой раскосыми золотисто-желтыми, с искрящимися переплесками глазами и, казалось, без малейшего напряжения держа на весу занесенную над стаканом правую лапу. Не шевельнулись на звук любимого голоса остроугольные уши, не соскользнул с края полированного стола распушившийся хвост. "Ни мне от вас, - словно говорил ее взгляд, - ни вам от меня никогда - нигде - ничего - не может быть надо. Мое при мне, а ваше - при вас, разве что благодаря моей ловкости мне достанется больше, - но и тогда - мое останется моим..."
Напряженная тишина сгустилась в комнате - и в ней прошло несколько минут...
[B](Продолжение в комментариях, читать сверху вниз.
Как в прошлый раз, большая просьба: не оставляйте комментарии сверху - пишите их в ответы к уже существующим - чтобы было так же удобно читать, как сейчас.) [/B]